Re: ДЛЯ ЧЕГО ЭТО НУЖНО ?
Добавлено: 21 сен 2018, 01:47
Собака. ru
(продолжение)
"В сто сорок первой квартире чай не пьют. В смысле вечером не пьют. А так — конечно, из красивого чайника. До шести.
А то Алена утром отекает. Муж Алены, Илья Ефимович, чай не очень любит. Лучше кофе, хотя кофе противоречит здоровому образу жизни.
Илья Ефимович уверен, что Бог бы с ним, с образом, но Алена расслабиться не даст. По крайней мере, когда она дома.
Когда на работе, можно выпить и две чашки, и три. Здоровья не прибавляется и не убавляется.
Илья Ефимович седой, плотный, лысоватый, с умеренной бородой, в золотых очках. Немного лентяй, немного философ.
Библиофил и коллекционер советского фарфора. Не первой молодости и не второй. Внуку семь лет. Дочь от первого брака живет в Голландии.
У него правильная речь, хороший одеколон, бархатный домашний халат. Он адвокат, такой, как показывают в кино,
«из бывших», на которого хочется надеть пальто с бобровым воротником.
Алена тоже «из бывших», из бывших студенток университета и мэнээсов хороших советских институтов. Сейчас уже не студентка, не сотрудница.
Взрослый сын, не будем о возрасте, свободная от предрассудков и комплексов. Немного жесткая, немного злая,
утратившая в процессе освоения дикого русского бизнеса некоторые моральные принципы и исторические научные корни.
А корни-то, вон они, лезут из «скандинавского блондина» русым пробором. У Алены три магазина модной европейской одежды, много проблем, много денег. Бухгалтер довольно подозрителен в плане честности, главный менеджер центрального магазина — бывший муж.
Вообще на работе все бабы жуткие дуры, а мужики — кобели и гады. Поэтому дома — Илья Ефимович и Ванесса.
Ванесса — немка. Немецкая овчарка. С шикарной родословной, оранжевым поджарым животом и крупными ушами самой совершенной собачей формы.
Умница, спортсменка, красавица. Прекрасная спутница прекрасной хозяйки. Алена в ней души не чает, сама выбирает ей мясо на рынке,
витамины, шампунь для густоты шерсти, осмотр ветеринара. Илья Ефимович смеется: «Ты бы сама, душа моя, сходила к врачу.
А то совсем стала бледненькая со своими диетами, чаями очистительными и прочей вредной ерундой!»
Они друг друга любят, эти трое. Ванесса, правда, немного ревнует. «Мусечка! Мусечка моя!» Илья Ефимович совершенно жену не ревнует,
он ее жалеет. Алена по утрам сто раз поднимает ноги, качает пресс. «Мыслимо ли дело, так себя изводить, душа моя?»
А она, если в настроении — делает целиком сложную зарядку, потом бегает с Ванессой вокруг микрорайона. Они отлично смотрятся вместе.
Собака бежит рядом, как привязанная, ни на шаг не отступает, легкой расслабленной трусцой, Алена двигается молодо и изящно,
встряхивает аккуратно стриженой головой. С высоты пятого этажа она похожа на молодую девушку. И костюм у нее яркий, свежий,
густого красного цвета с белыми лампасами.
Иногда, наоборот — апатия, плохой период, лень, головные боли. У взрослого сына взрослые проблемы.
Алена все бросает, перестает делать зарядку и бегать с собакой. Поздно встает, с отвращением проглатывает ненавистный зеленый чай,
уползает на работу. Илья Ефимович слишком стар для перепадов настроения. Спасение в стабильности, неизменности множества мелочей,
его окружающих. Хорошо, что теперь всегда рядом жена, в каком бы настроении она ни была.
«Мусечка, мамулечка опаздывает! Му-усечка моя! Ну, не обижайся, папочка с тобой погуляет, моя радость!
Илюша, прошу тебя, пусть она немного побегает. Мусечка, ты побегаешь с папочкой?» «Иди-иди, душа моя, мы разберемся, иди».
Алена топчется в коридоре, проверяет сумку, ключи, красит губы. Часы забыла! Ванесса аккуратно вьется вокруг (тесновато),
повизгивает от избытка чувств: «Ах-ах!» Лапы ставит аккуратно, хвост нервно подрагивает в проеме кухонной двери.
Поцелуй в нос. Теперь Илью Ефимыча, тоже в нос. Хлопает дверь, щелкает замысловатый иностранный замок.
Ванесса плюхается на коврик перед дверью и развязно чешет задней лапой за ухом. Глаз у нее хитрый и озорной, заговорщицкий глаз.
«Ну что, Ванька, сейчас по кофейку и пойдем бегать?» Оглушительный лай. Даже не гав, а тяв, из глубины души, с щенячьим привизгиванием.
Столько радости! Ванесса-Ванька мечется в прихожей, рушит хвостом-помелом пузырьки и флаконы на подзеркальнике,
которые еще минуту назад при Алене так деликатно обходила. Несется в комнату и обратно, весело колотя когтями по паркету,
прыгает на диван и обратно, встает мохнатыми копытами Илье Ефимовичу на плечи, лижет лицо. С Аленой она себе такого не позволяет, держит марку.
Во дворе Илья Ефимович позволяет Ваньке носиться как угодно, хватать чужие палки, играть с другими собаками.
Всем надо когда-нибудь расслабляться, Алене тоже иногда хочется съесть подряд три куска торта и валяться в постели до полудня.
Илье Ефимычу нравится гулять с собакой, он чувствует себя моложе, бодрее, посвистывает. Ванесса, сама себе не веря, подбегает на свист.
С Егором она дружит, приглашает поиграть. Егор вежливо отказывается: «Вы играйте, девушка, а я посмотрю. Тут вот еще пахнет чем-то таким…»
Галина Георгиевна знакома с Ильей Ефимовичем по-соседски, часто гуляют вместе. Во дворе их дома большая собачья компания.
Стая. В шесть-семь выходят нетерпеливые ротвейлеры и овчарки, кроме Ваньки.
С ней накануне вечером всегда поздно выходит Илья Ефимович, он плохо спит ночами, а после свежего воздуха появляется приятная усталость,
лучше засыпается. Утром можно не торопиться.
В восемь — время различных шавок типа Ярика, которые гуляют потом долго, ходят с хозяйками во все магазины и на рынок,
долго стоят на пятачке между домами, беседуют. Каждый день есть чем поделиться… Что подняли цены на масло и молоко,
что взяла такую хорошую морковь у знакомой торговки — третий прилавок от края. Что хозяйке приспичило опять напялить этот
дурацкий ошейник от блох, много вони, а толку — никакого. Что ночью была опять драка между местными: «рыночной» группировкой и «островными»,
которые живут на заплатанном канализационными люками клочке газона на пересечении двух улиц микрорайона.
Островная компания, конечно, мощнее, организованнее, что ли. Они живут независимо от людей.
Главарь банды, точнее, бандерша — большая рыжая псина с черной спиной. Мудрая, опытная, суровая. Мать Волчица.
Рядовые — ее дети, племянники, дети детей и племянников, мужья (так, ничего особенного), старый инвалид Бобик и эрдель
в драном ошейнике по имени Сын Полка. Рынок для них — лакомый кусочек. Собаки, там обитающие, не конкуренты, но за них — люди.
Это меняет дело. Мать Волчица умело руководит, сферы влияния поделены. Им достался мясной магазин и ларек с сосисками.
Справедливо. Но — мужчины! Вы же знаете этих мужчин! Вечно им надо подраться! Теперь у Белого Бока порвано ухо, да она еще куснула в сердцах!
Скоро зима. Теплые люки на острове — находка предыдущего вожака. Волчица не умеет считать, но знает, что если по трое,
то уберутся все, плюс Бобик четвертым. Холодно, будет холодно… «Пррочь, пррочь, не подходи!» Она не злая, просто холодно.
«Холодно, холодно! Пррочь, пррочь!»
Хозяева домашних псов обходят остров стороной, нечего там делать. Им хватает своей компании.
Нечего делать благовоспитанным диванным псам в обществе этих лохматых разбойников. Еще научат плохому или уши оборвут.
Домашние обитают во дворе.
Вот эта пара. Много лет вместе — на работе, дома, на прогулке, на отдыхе. Под ручку. Роза и Коля.
У них Гамлет, он же Гоша, он же Гога, он же Дусик-Мусик — черный ризеншнауцер. Глаза-бусины сверкают из-под растрепанной челки.
Гоша нервный, шумный, вспыльчивый, холерик — издержки чистоты породы. Дома на каждый звук реагирует отчаянным лаем с подвывом,
вскакивает со своего места под вешалкой, с грохотом подбирая длинные лапы. С Гошей гулять под ручку не получается.
Он ревнует Розу к Коле. Безумно. Собаки женского пола его не интересуют. Гоша однолюб.
На ходу он слегка оттирает Колю плечом от дамы своего сердца, зорко следит, чтобы ни одна муха не пролетела ближе, чем в метре.
Коля, конечно… Хозяин. Имеет право дернуть за ошейник и вообще поводок пристегнуть, прикрикнуть, скомандовать.
Если они вдвоем — пожалуйста. И сидеть, и лежать, и ко мне, лапу дам любую, обе могу дать.
Но если рядом Роза, ситуация меняется. Коля превращается в соперника.
Тяжелее всего дома — тесновато. Коля постоянно оказывается в непосредственной близости от возлюбленной. Тут — сразу подбежать.
Ткнуться под руку головой, напомнить о себе. Вечером все у телевизора. Роза на диване, Гоша в мыслях тоже на диване,
конечно, но реалии нашей жизни таковы, что — у дивана. У ног хозяйки. Полная готовность, того и гляди, Коля присядет рядом.
Возмущенный лай — у него есть кресло! У Гоши, правда, тоже подстилка под вешалкой, но он делает вид, что это просто коврик.
Голову — Розе на колени. Борода у него ничуть не хуже Колиной, а брови, так вообще не сравнить! Счастье.
Ночь — время позора и поражения — хозяева закрываются в спальне. Вместе. Боже, Боже! Раскладывают диван!
Дверь закрыта, никак не подлезть лапой, как назло открывается наружу. Несколько тяжелых вздохов. Стоит только Розе ночью выйти на кухню
попить или в туалет — Гоша тут как тут. Вьется, поскуливает, гремит когтями по полу, шумно фыркает. Моя, моя! Вышла!
Роза пару раз упала спросонья, но куда ж его девать, бородатого! Гоша знает, что ночью лаять нельзя, можно схлопотать от любимой тапкой по попке.
Зато утром, когда Коля уйдет в большую комнату делать зарядку — триумф! Дверь открыта, одним прыжком на кровать: «Урра! Урра!»
Лижет лицо. Завтрак с любимой. Каждому отдельный бутерброд. (Ему первому.) Все-таки он Гамлет, принц Датский.
Роза-Офелия греет на плите похлебку…
Любовь любовью, смех смехом (это на случай, если кому-то смешно), но Гамлета выгуливают вдали от других собак.
В драке он страшен и безрассуден. Не растащить.
И вот эти двое тоже гуляют отдельно.
Двое. Появляются из-за ограды детского садика. Старик и исполинский дог того же возраста. Имя старика неизвестно, говорят,
он бывший врач, или ученый, или летчик-испытатель. Он очень стар. Белоснежные волосы откинуты с высокого лба, морщины.
Тяжелая походка. У собаки не походка — поступь, неспешный шаг усталого льва. Человек опирается на трость, сутулый.
Пес тоже сутулый, ошейник ему велик (раньше там были мышцы на шее…). У них одинаковые костистые лица,
брылья щек опущены вниз. «Что, Доги, посидим?» Доги согласно моргает, хвост-хлыст идет вправо. «Посидим», — хвост влево.
Хозяин достает из внутреннего кармана пальто очки и свернутую газету. Доги внимательно следит, будто ждет, что сейчас и
ему выдадут такие же очки в роговой оправе и «Известия». Читают. Потом просто отдыхают. Старик-человек складывает на
набалдашнике трости большие худые руки. Старик-пес складывает ему на колени большую голову. Столько лет вместе.
Кто варит им похлебку дома? «Пойдем, Доги?» (Хвост путешествует от правого бока к левому и обратно.) Встают. Уходят.
Головы гордо подняты. Как Понтий Пилат и его собака. Идут, проходят мимо и сквозь, думая о своем. Мимо шавок.
Мимо овчарок. Мимо ротвейлеров. Все почтительно расступаются — люди и звери, дают дорогу.
Два пекинеса Тмин и Кушка замирают, как изваяния. Ветер колышет пушистую шерсть, хвосты и мордочки развернуты
в одной плоскости. Их хозяйка больна, очень больна. Она никогда не выходит на улицу и почти ничего не видит.
Весь день она проводит одна, только с собаками. Они ее собеседники и друзья. Муж, бедняга, подарил песиков,
когда она еще только начала слепнуть, а он только начал зарабатывать наконец хорошие деньги.
Вот и подарил ей норковую шубу молочного цвета и этих китайцев.
Место их обитания теперь не Китай, а Женина кровать (женщину зовут Женя). Они играют, чтобы развлечь ее, греют мерзнущие ноги.
Тмин умеет находить потерянный в подушках телефон и пульт от телевизора. Кушка не такая смышленая, но какая ласковая!
Они гуляют два раза в день, утром и вечером. Их выводит Женин сын.
Сын привык, или ему кажется, что привык. Он студент, носит широченные штаны, уши всегда заткнуты ракушками плеера.
Мама не видит, а он не слышит. Учится, выгуливает китайцев. Китайцы прохаживаются сами по себе. Сын слушает музыку.
Рядом его приятель с котом на поводке. Просто парень, просто с котом. Кот рыжий, поводок специальный — проходит под брюхом
и застегивается на спине. Б-рр, чего только приходится терпеть! Кот — свободное животное, ночное, хищное.
Если бы не шлейка, он пролез бы под заборчиком палисадника и дальше вдоль дома до площадки пред помойкой,
где ходят тупые жирные голуби. Он пробрался бы тихо, прополз на мягких лапах, и тогда…
Его хозяин много лет мечтал о собаке. Теперь он учится в институте, подрабатывает по вечерам, снимает квартиру.
Собака бы страдала дома без прогулок. А кот не страдает? По крайней мере, у него есть газетка в туалете.
Вечером приходится торчать здесь на асфальте всеобщим посмешищем. Кот раздраженно отворачивается.
Китайцы предусмотрительно отходят в сторону.
Третий в их компании — пятиклассник Дима. У него щенок долматинца с разными глазами. Один — коричневый, другой — голубой.
(Как раз такого хотел в детстве хозяин кота.) Из-за помех в экстерьере долматинец стоил не в долларах, а в рублях, и мальчику его купили.
Он для любви, а не для выставок. На выставку его не возьмут, а в любовь уже взяли.
Дима хвастается пластиковым шариком с рожками — новой игрушкой для щенка.
Катя Соколенкова таких игрушек домой перетаскала кучу, но ни одна из них не заменила ее воспитаннику живого вкуса драки, упоение боя.
Катя преподает английский язык, ездит по ученикам. Дети учатся во вторую смену, утром занимаются языком.
После обеда у нее взрослые группы на курсах, вечером возвращаются домой дети, которые учатся в первую смену.
Они обедают и с новыми силами берутся за английский. Катя любит свою работу, детей она тоже любит. Ее конек — малыши.
Три — четыре — пять лет. Игры, песенки. «This is a boy. This is a girl». Дома — a girl, девочка четырех лет, Настенька, и мама — Нина Петровна.
Катя подходит к занятиям серьезно. Нина Петровна так же ответственно подходит к воспитанию внучки.
Вечером все вместе, они клеят картинки для Катиных уроков — домики, игрушки, животных. This is a cat. This is a dog.
A dog тоже имеется. Фокстерьер Ромочка.
Три года назад, почти сразу после рождения Настеньки от Кати ушел муж. Прожили они вместе девять лет, не хвост собачий,
но если говорить честно, Катя их расставания почти не заметила. Столько было хлопот с девочкой. У нее была родовая травма,
три месяца не снимали с шеи специальный воротник. Три месяца вообще не спали. Катя немножко дремала только днем,
когда ненадолго после работы приходили мать или свекровь. Шея сменилась дисбактериозом, дисбактериоз — врожденным вывихом бедра,
бронхитом, гриппом с осложнениями, потом в поликлинике случайно перепутали анализ и подозревали у
Настеньки где-то какой-то незапланированный сахар… Все это катилось, как огромный снежный ком, увлекая за собой Катю,
не давая опомниться и оглянуться. Единственное в тот период было незыблемо — те пять кружек чая с молоком,
которые надо было выпить в течение дня, чтоб было молоко. «Иначе все. Если еще будут бутылочки — сойдешь с копыт».
Это мамино любимое было выражение «с копыт». И Катя пила, и кормила, и сцеживала, и ходила ночами по кругу маленькой комнаты
с девочкой на руках, и размешивала по часам таблетки в чайной ложечке. И массировала маленькие ножки, и стирала, и гладила,
и засыпала за кормлением на десять минут, как проваливалась… Но ни на одну минуту ни разу не появилось мысли, что это ей не нужно
и хорошо бы, чтобы этого не было вообще.
А муж Саша, наверное, думал.
У них много лет не было детей, и Катя считала, что именно у них, у обоих, то есть им вместе хотелось, а не получалось.
После долгожданной беременности и рождения Настеньки оказалось, что это не совсем так. «Просто ты толстая, у тебя от этого все проблемы!»
— мама зятя не очень любила, но его окончательный уход в мамины планы не входил. Да, Катя толстая, а после родов еще поправилась,
несмотря за суматошную жизнь. Но она всегда была такой! И в первые три года совместной жизни, когда вообще только любовь и безоблачное счастье.
Вот и получилось, что столько лет они шли и стремились именно к этой конечной точке, а получив ее — расстались не жалея, и любовь прошла и иссякла.
Идя вперед, Катя и Саша копили деньги, выменивали квартиры, разъезжались с родителями, лечились и обследовались в направлении к ребенку,
а идя назад, выполняли действия противоположные. Например, Катя опять съезжалась с мамой.
В процессе многоступенчатой квартирной цепочки и попалась дама с фокстерьерами. Четыре жизнерадостных упругих собачки с жесткими кудряшками
и кучка прелестных щенков. Нине Петровне не хватало в доме мужского начала, «чтоб штаны на вешалке висели»,
Кате не хватало энергии и какой-то безусловной радости, источника, кроме надежды на прекращение дочкиных болезней.
Взяла. «Кобелька берите, с ним хлопот меньше…»
Вот он, как есть, мужское начало Катиного семейства — Ромочка. Конечно, это домашнее его имя, сокращенное от Джером.
(По мотивам произведения одноименного автора «Трое в лодке…», см. хозяйкину профессию.)
Тугая белая шкурка, набитая мышцами и пружинками. Постоянно в беспокойстве. Колбаска хвоста устремлена вверх и напряжена.
Уши, хоть и свернуты вперед плюшевыми конвертиками, всегда как бы готовы разогнуться. Из положения лежа в глубоком сне
в положение стоя в готовности номер один Ромочка приходит одним движением и сразу на все четыре лапы.
Глаза-бусины сверкают сквозь лохматые брови, высокий яростный лай. Соседка долго возится в общем тамбуре, снимает обувь:
«Гав! Ргав! Ргав!!! Убиррайтесь от моей двери!»
Бросается к балкону. Вон мужчина в подозрительном пальто: «Пррочь! Пррочь от нас! Гав! Гав!»
Катя привезла из сада кусок сетки-рабицы, боялась, что он в чрезмерном охранном рвении вылетит с третьего этажа.
Для Кати Ромочкин бурный темперамент просто бедствие стихийное. Нина Петровна с ним не решается гулять.
Ромочка дерется. Со всеми. Последний раз на лестничной площадке с ротвейлером. Настенька стояла и визжала,
Катя сбегала домой и вылила на дерущихся ведро воды. Ведро не помогло. «Просто бульдог какой-то!»
Пришлось потом вызывать ветеринара, зашивать раны и колоть антибиотики. Ромочка три дня лежал перебинтованный,
оглашая квартиру бессильным лаем. Потом охрип. В первый же день на улице он подрался опять. С овчаркой.
Овчарка так удивилась, что Ромочка победил и потом еще долго с оттяжкой рыл лапами асфальт вслед убегавшему врагу. Боже, боже!
Вот они, мужчины! В деревне у Катиной подруги он бросался на лошадь. Стадо коров несколько поразило количеством, но не остудило пыл.
Боялись, что затопчут. Испуганная Катя привязала драчуна к забору на участке. Ромочка проскучал пару часов, потом обнаружил за забором кур.
«Убиррайтесь!..»
Главное беспокойство, конечно, кошки. Нина Петровна любит кошек, Катя тоже. Весь их подъезд подкармливает кота, живущего на первом этаже.
Ромочку приходится выносить на руках, когда кот на месте. Он потом долго еще бросается на дверь, буквально забывает,
зачем собаки выходят на улицу. Для него это не актуально. Всегда начеку, стоит поднять лапу на подольше — все. Появится какой-нибудь чужой зверь…
Ромочка второй Катин ребенок — a boy, мальчик. Настя ревнует. Вечером он наконец успокаивается, перестает хорохориться,
расслабляет напряженную спинку. Он забирается на Катину постель и замирает в ногах. Мама недовольна:
«Я понимаю — кошка. Но собаку в постель? Я такого не слышала!» Какая же он собака? Он же Ромочка!
Мужчина в доме. «Психика у него добрая, только он котов ненавидит!»
Кстати, о котах. У Кати есть подруга Лиза. Нежное трепетное существо. Красавица, консерваторка, скрипачка.
Дома ходит в бархатной юбке в пол. Муж — Миша, тихий и кроткий. Детский врач. Никогда не повысит голос, дома его не слышно,
самое крепкое выражение — «это подлость!» Оба молодые, нет тридцати пяти, детей тоже нет
(видимо, высшее образование и диссертация по аналогии с Катей Соколенковой накладывает отпечаток на репродуктивную систему).
Сознательно завели домашнее животное — рыженькую изящную кошечку, игрунью. Потом животное подросло и оказалось котиком.
Котом. Котярой. По имени Вождь Краснокожих.
Вождь груб и невоспитан. Воспитанию он не поддается. Лизе пришлось пересмотреть свои взгляды на кошачье племя.
Она мечтала, сидя на диване перед телевизором, поглаживать мягкую спинку и слушать мелодичное мурлыканье.
Мечтала наблюдать грациозную походку, переливы золотистой шкурки и т. д. и т. п. Все это пришлось забыть. Вождь ужасен.
У него не шкурка — шкура. Под ней перекатываются литые мышцы. Он любит сырое мясо, выхватывает его с утробным рыком и утаскивает под диван.
Неприлично чавкает. Он не вылизывается, как все кошки, не поет кошачьих песенок. Когда хочет гулять, а это случается каждый день,
просто орет неземным вибрирующим басом и рвет когтями обивку двери. Так же он вопит в туалете на своей плошке.
Будучи застигнутым за отравлением большой и малой нужды, злобно сверкает глазами с раскосинкой, как у Мамая.
У него большая лобастая голова, толстый хвост. Свои дела в туалете он почему-то делает, стоя на задних лапах,
потом идет в комнату и вытирает зад об ковер. Вождь — сексуальный маньяк. Его потенция не поддается описанию, его гениталии…
Нет! Здесь Лиза краснеет, хотя порой ей хочется пересмотреть свои взгляды на семейную жизнь.
Рядом с Вождем Лиза стала как-то крепче, решительнее, увереннее в себе. Недавно даже нагрубила даме в домоуправлении, и вообще…
Ей кажется, что Миша, нет. Ей кажется, что они с Мишей… Что им с Мишей. В общем, ей кажется, что если бы они с Мишей
проводили в постели больше времени, она могла бы забеременеть.
Лиза и Катя подруги, но встречаются теперь редко. Ромочка от кошачьего запаха чумеет, становится еще более воинственным,
хотя куда уж больше! Вождь к собакам не снисходит. Они ему до лампочки. Это Лиза переживает, все разговоры у подруги, как она ни старается
— о дочери. Катя понимает и сочувствует. Лиза же уверена, что как только она успокоится и перестанет завидовать всем родившим женщинам,
что-то произойдет (может быть) в ее организме, и она сможет тоже. Миша не любит Вождя и с удовольствием отдал бы его кому-нибудь.
Лиза ни за что не отдаст. Он — ее последняя надежда.
Ярик — последняя надежда Зои Михайловны, китайцы — последние друзья Жени, Алена — последняя любовь Ильи Ефимовича.
Ромочка — первая собака у Кати и ее дочки, Егор…
Все у кого-то чьи-то. Мяукающие, тявкающие. Оставляющие шерсть на диване и сырые газеты в туалете.
Пробегающие по светлому ковру уличными грязными лапами.
Рвущие обои когтями. Пожиратели тапок. Громко лающие как раз в тот момент, когда только что заснул ребенок.
Ворующие со стола колбасу. Ворующие наши сердца и сами любящие нас так… беззаветно. Беспрекословно.
Навсегда. Всей глубиной собачьей души. (Где она у них, в животе? А у нас?) Так бескорыстно, искренне. Не за коврик. Не за косточку.
Не за булочку. Просто так.
Просто так несется старенький Егорка щенячьим галопом, едва завидев возвращающегося с работы Володю.
Просто так вытягивается в струнку Ванесса рядом со своей подтянутой хозяйкой. Ни за что. Облегченно затихает под Катиным боком Ромочка.
Вздрагивает во сне крошечный Ярик в вязаной постельке. Они любят нас. И даже кошки. Живут рядом.
Дышат в унисон, слушают наши мысли, чувствуют наши чувства. Как печально то, что мы переживаем их.
Как страшно то, что они порой сами переживают нас. Их много. Мы не одни.
Уже совсем поздно ночью, когда все собачники убрались из двора и остался в гордом одиночестве только самый злобный бультерьер Коп
из семьдесят второй квартиры, Анна Ивановна выходит кормить бездомных собак на острове.
Несет в кастрюльке специально сваренную похлебку. (Для себя оставила в холодильнике литровую баночку.)
Они ждут ее, подходят медленно, не теряя чувства собственного достоинства. Молча. Мать Волчица машет хвостом. Она рада.
Ее подданные будут сыты. «Ну, ну, как вы тут. Охламоны! Вам бы похлебки-то этой раза в три больше!
Ну иди, иди первая. Как тебя зовут? Что, не говоришь? Не толкайтесь, всем хватит…» Собаки едят.
«Ну вот, о чем я говорила? Да. Звоню, значит, сыну с утра. Нет. На работе — нет. Где, думаю?
Пошла этот искать, как его, сотовый. Цифр-то там, Господи, не запомнить ни в жисть! Да ты ешь, ешь…»
Мать Волчица садится и склоняет голову набок. Слушает. «Да».
Вот и у нее тоже прошлой весной Пестрый убежал. Ни слуху, ни духу. Может, в облаву попал? А какой был красавец! Не то что эти!
«Да вы ешьте, ешьте, не жадничайте. Я уже сегодня ела». Анна Ивановна вынимает из сумки складной табурет, вздыхает.
Ее-то Митька уж не в облаву ли тоже какую-нибудь… Садится напротив Волчицы, слушает про Пестрого…
Это все наша собака. Наша точка. Наша ru.»
Андронова Анна Александровна
https://librolife.ru/g1826923
(продолжение)
"В сто сорок первой квартире чай не пьют. В смысле вечером не пьют. А так — конечно, из красивого чайника. До шести.
А то Алена утром отекает. Муж Алены, Илья Ефимович, чай не очень любит. Лучше кофе, хотя кофе противоречит здоровому образу жизни.
Илья Ефимович уверен, что Бог бы с ним, с образом, но Алена расслабиться не даст. По крайней мере, когда она дома.
Когда на работе, можно выпить и две чашки, и три. Здоровья не прибавляется и не убавляется.
Илья Ефимович седой, плотный, лысоватый, с умеренной бородой, в золотых очках. Немного лентяй, немного философ.
Библиофил и коллекционер советского фарфора. Не первой молодости и не второй. Внуку семь лет. Дочь от первого брака живет в Голландии.
У него правильная речь, хороший одеколон, бархатный домашний халат. Он адвокат, такой, как показывают в кино,
«из бывших», на которого хочется надеть пальто с бобровым воротником.
Алена тоже «из бывших», из бывших студенток университета и мэнээсов хороших советских институтов. Сейчас уже не студентка, не сотрудница.
Взрослый сын, не будем о возрасте, свободная от предрассудков и комплексов. Немного жесткая, немного злая,
утратившая в процессе освоения дикого русского бизнеса некоторые моральные принципы и исторические научные корни.
А корни-то, вон они, лезут из «скандинавского блондина» русым пробором. У Алены три магазина модной европейской одежды, много проблем, много денег. Бухгалтер довольно подозрителен в плане честности, главный менеджер центрального магазина — бывший муж.
Вообще на работе все бабы жуткие дуры, а мужики — кобели и гады. Поэтому дома — Илья Ефимович и Ванесса.
Ванесса — немка. Немецкая овчарка. С шикарной родословной, оранжевым поджарым животом и крупными ушами самой совершенной собачей формы.
Умница, спортсменка, красавица. Прекрасная спутница прекрасной хозяйки. Алена в ней души не чает, сама выбирает ей мясо на рынке,
витамины, шампунь для густоты шерсти, осмотр ветеринара. Илья Ефимович смеется: «Ты бы сама, душа моя, сходила к врачу.
А то совсем стала бледненькая со своими диетами, чаями очистительными и прочей вредной ерундой!»
Они друг друга любят, эти трое. Ванесса, правда, немного ревнует. «Мусечка! Мусечка моя!» Илья Ефимович совершенно жену не ревнует,
он ее жалеет. Алена по утрам сто раз поднимает ноги, качает пресс. «Мыслимо ли дело, так себя изводить, душа моя?»
А она, если в настроении — делает целиком сложную зарядку, потом бегает с Ванессой вокруг микрорайона. Они отлично смотрятся вместе.
Собака бежит рядом, как привязанная, ни на шаг не отступает, легкой расслабленной трусцой, Алена двигается молодо и изящно,
встряхивает аккуратно стриженой головой. С высоты пятого этажа она похожа на молодую девушку. И костюм у нее яркий, свежий,
густого красного цвета с белыми лампасами.
Иногда, наоборот — апатия, плохой период, лень, головные боли. У взрослого сына взрослые проблемы.
Алена все бросает, перестает делать зарядку и бегать с собакой. Поздно встает, с отвращением проглатывает ненавистный зеленый чай,
уползает на работу. Илья Ефимович слишком стар для перепадов настроения. Спасение в стабильности, неизменности множества мелочей,
его окружающих. Хорошо, что теперь всегда рядом жена, в каком бы настроении она ни была.
«Мусечка, мамулечка опаздывает! Му-усечка моя! Ну, не обижайся, папочка с тобой погуляет, моя радость!
Илюша, прошу тебя, пусть она немного побегает. Мусечка, ты побегаешь с папочкой?» «Иди-иди, душа моя, мы разберемся, иди».
Алена топчется в коридоре, проверяет сумку, ключи, красит губы. Часы забыла! Ванесса аккуратно вьется вокруг (тесновато),
повизгивает от избытка чувств: «Ах-ах!» Лапы ставит аккуратно, хвост нервно подрагивает в проеме кухонной двери.
Поцелуй в нос. Теперь Илью Ефимыча, тоже в нос. Хлопает дверь, щелкает замысловатый иностранный замок.
Ванесса плюхается на коврик перед дверью и развязно чешет задней лапой за ухом. Глаз у нее хитрый и озорной, заговорщицкий глаз.
«Ну что, Ванька, сейчас по кофейку и пойдем бегать?» Оглушительный лай. Даже не гав, а тяв, из глубины души, с щенячьим привизгиванием.
Столько радости! Ванесса-Ванька мечется в прихожей, рушит хвостом-помелом пузырьки и флаконы на подзеркальнике,
которые еще минуту назад при Алене так деликатно обходила. Несется в комнату и обратно, весело колотя когтями по паркету,
прыгает на диван и обратно, встает мохнатыми копытами Илье Ефимовичу на плечи, лижет лицо. С Аленой она себе такого не позволяет, держит марку.
Во дворе Илья Ефимович позволяет Ваньке носиться как угодно, хватать чужие палки, играть с другими собаками.
Всем надо когда-нибудь расслабляться, Алене тоже иногда хочется съесть подряд три куска торта и валяться в постели до полудня.
Илье Ефимычу нравится гулять с собакой, он чувствует себя моложе, бодрее, посвистывает. Ванесса, сама себе не веря, подбегает на свист.
С Егором она дружит, приглашает поиграть. Егор вежливо отказывается: «Вы играйте, девушка, а я посмотрю. Тут вот еще пахнет чем-то таким…»
Галина Георгиевна знакома с Ильей Ефимовичем по-соседски, часто гуляют вместе. Во дворе их дома большая собачья компания.
Стая. В шесть-семь выходят нетерпеливые ротвейлеры и овчарки, кроме Ваньки.
С ней накануне вечером всегда поздно выходит Илья Ефимович, он плохо спит ночами, а после свежего воздуха появляется приятная усталость,
лучше засыпается. Утром можно не торопиться.
В восемь — время различных шавок типа Ярика, которые гуляют потом долго, ходят с хозяйками во все магазины и на рынок,
долго стоят на пятачке между домами, беседуют. Каждый день есть чем поделиться… Что подняли цены на масло и молоко,
что взяла такую хорошую морковь у знакомой торговки — третий прилавок от края. Что хозяйке приспичило опять напялить этот
дурацкий ошейник от блох, много вони, а толку — никакого. Что ночью была опять драка между местными: «рыночной» группировкой и «островными»,
которые живут на заплатанном канализационными люками клочке газона на пересечении двух улиц микрорайона.
Островная компания, конечно, мощнее, организованнее, что ли. Они живут независимо от людей.
Главарь банды, точнее, бандерша — большая рыжая псина с черной спиной. Мудрая, опытная, суровая. Мать Волчица.
Рядовые — ее дети, племянники, дети детей и племянников, мужья (так, ничего особенного), старый инвалид Бобик и эрдель
в драном ошейнике по имени Сын Полка. Рынок для них — лакомый кусочек. Собаки, там обитающие, не конкуренты, но за них — люди.
Это меняет дело. Мать Волчица умело руководит, сферы влияния поделены. Им достался мясной магазин и ларек с сосисками.
Справедливо. Но — мужчины! Вы же знаете этих мужчин! Вечно им надо подраться! Теперь у Белого Бока порвано ухо, да она еще куснула в сердцах!
Скоро зима. Теплые люки на острове — находка предыдущего вожака. Волчица не умеет считать, но знает, что если по трое,
то уберутся все, плюс Бобик четвертым. Холодно, будет холодно… «Пррочь, пррочь, не подходи!» Она не злая, просто холодно.
«Холодно, холодно! Пррочь, пррочь!»
Хозяева домашних псов обходят остров стороной, нечего там делать. Им хватает своей компании.
Нечего делать благовоспитанным диванным псам в обществе этих лохматых разбойников. Еще научат плохому или уши оборвут.
Домашние обитают во дворе.
Вот эта пара. Много лет вместе — на работе, дома, на прогулке, на отдыхе. Под ручку. Роза и Коля.
У них Гамлет, он же Гоша, он же Гога, он же Дусик-Мусик — черный ризеншнауцер. Глаза-бусины сверкают из-под растрепанной челки.
Гоша нервный, шумный, вспыльчивый, холерик — издержки чистоты породы. Дома на каждый звук реагирует отчаянным лаем с подвывом,
вскакивает со своего места под вешалкой, с грохотом подбирая длинные лапы. С Гошей гулять под ручку не получается.
Он ревнует Розу к Коле. Безумно. Собаки женского пола его не интересуют. Гоша однолюб.
На ходу он слегка оттирает Колю плечом от дамы своего сердца, зорко следит, чтобы ни одна муха не пролетела ближе, чем в метре.
Коля, конечно… Хозяин. Имеет право дернуть за ошейник и вообще поводок пристегнуть, прикрикнуть, скомандовать.
Если они вдвоем — пожалуйста. И сидеть, и лежать, и ко мне, лапу дам любую, обе могу дать.
Но если рядом Роза, ситуация меняется. Коля превращается в соперника.
Тяжелее всего дома — тесновато. Коля постоянно оказывается в непосредственной близости от возлюбленной. Тут — сразу подбежать.
Ткнуться под руку головой, напомнить о себе. Вечером все у телевизора. Роза на диване, Гоша в мыслях тоже на диване,
конечно, но реалии нашей жизни таковы, что — у дивана. У ног хозяйки. Полная готовность, того и гляди, Коля присядет рядом.
Возмущенный лай — у него есть кресло! У Гоши, правда, тоже подстилка под вешалкой, но он делает вид, что это просто коврик.
Голову — Розе на колени. Борода у него ничуть не хуже Колиной, а брови, так вообще не сравнить! Счастье.
Ночь — время позора и поражения — хозяева закрываются в спальне. Вместе. Боже, Боже! Раскладывают диван!
Дверь закрыта, никак не подлезть лапой, как назло открывается наружу. Несколько тяжелых вздохов. Стоит только Розе ночью выйти на кухню
попить или в туалет — Гоша тут как тут. Вьется, поскуливает, гремит когтями по полу, шумно фыркает. Моя, моя! Вышла!
Роза пару раз упала спросонья, но куда ж его девать, бородатого! Гоша знает, что ночью лаять нельзя, можно схлопотать от любимой тапкой по попке.
Зато утром, когда Коля уйдет в большую комнату делать зарядку — триумф! Дверь открыта, одним прыжком на кровать: «Урра! Урра!»
Лижет лицо. Завтрак с любимой. Каждому отдельный бутерброд. (Ему первому.) Все-таки он Гамлет, принц Датский.
Роза-Офелия греет на плите похлебку…
Любовь любовью, смех смехом (это на случай, если кому-то смешно), но Гамлета выгуливают вдали от других собак.
В драке он страшен и безрассуден. Не растащить.
И вот эти двое тоже гуляют отдельно.
Двое. Появляются из-за ограды детского садика. Старик и исполинский дог того же возраста. Имя старика неизвестно, говорят,
он бывший врач, или ученый, или летчик-испытатель. Он очень стар. Белоснежные волосы откинуты с высокого лба, морщины.
Тяжелая походка. У собаки не походка — поступь, неспешный шаг усталого льва. Человек опирается на трость, сутулый.
Пес тоже сутулый, ошейник ему велик (раньше там были мышцы на шее…). У них одинаковые костистые лица,
брылья щек опущены вниз. «Что, Доги, посидим?» Доги согласно моргает, хвост-хлыст идет вправо. «Посидим», — хвост влево.
Хозяин достает из внутреннего кармана пальто очки и свернутую газету. Доги внимательно следит, будто ждет, что сейчас и
ему выдадут такие же очки в роговой оправе и «Известия». Читают. Потом просто отдыхают. Старик-человек складывает на
набалдашнике трости большие худые руки. Старик-пес складывает ему на колени большую голову. Столько лет вместе.
Кто варит им похлебку дома? «Пойдем, Доги?» (Хвост путешествует от правого бока к левому и обратно.) Встают. Уходят.
Головы гордо подняты. Как Понтий Пилат и его собака. Идут, проходят мимо и сквозь, думая о своем. Мимо шавок.
Мимо овчарок. Мимо ротвейлеров. Все почтительно расступаются — люди и звери, дают дорогу.
Два пекинеса Тмин и Кушка замирают, как изваяния. Ветер колышет пушистую шерсть, хвосты и мордочки развернуты
в одной плоскости. Их хозяйка больна, очень больна. Она никогда не выходит на улицу и почти ничего не видит.
Весь день она проводит одна, только с собаками. Они ее собеседники и друзья. Муж, бедняга, подарил песиков,
когда она еще только начала слепнуть, а он только начал зарабатывать наконец хорошие деньги.
Вот и подарил ей норковую шубу молочного цвета и этих китайцев.
Место их обитания теперь не Китай, а Женина кровать (женщину зовут Женя). Они играют, чтобы развлечь ее, греют мерзнущие ноги.
Тмин умеет находить потерянный в подушках телефон и пульт от телевизора. Кушка не такая смышленая, но какая ласковая!
Они гуляют два раза в день, утром и вечером. Их выводит Женин сын.
Сын привык, или ему кажется, что привык. Он студент, носит широченные штаны, уши всегда заткнуты ракушками плеера.
Мама не видит, а он не слышит. Учится, выгуливает китайцев. Китайцы прохаживаются сами по себе. Сын слушает музыку.
Рядом его приятель с котом на поводке. Просто парень, просто с котом. Кот рыжий, поводок специальный — проходит под брюхом
и застегивается на спине. Б-рр, чего только приходится терпеть! Кот — свободное животное, ночное, хищное.
Если бы не шлейка, он пролез бы под заборчиком палисадника и дальше вдоль дома до площадки пред помойкой,
где ходят тупые жирные голуби. Он пробрался бы тихо, прополз на мягких лапах, и тогда…
Его хозяин много лет мечтал о собаке. Теперь он учится в институте, подрабатывает по вечерам, снимает квартиру.
Собака бы страдала дома без прогулок. А кот не страдает? По крайней мере, у него есть газетка в туалете.
Вечером приходится торчать здесь на асфальте всеобщим посмешищем. Кот раздраженно отворачивается.
Китайцы предусмотрительно отходят в сторону.
Третий в их компании — пятиклассник Дима. У него щенок долматинца с разными глазами. Один — коричневый, другой — голубой.
(Как раз такого хотел в детстве хозяин кота.) Из-за помех в экстерьере долматинец стоил не в долларах, а в рублях, и мальчику его купили.
Он для любви, а не для выставок. На выставку его не возьмут, а в любовь уже взяли.
Дима хвастается пластиковым шариком с рожками — новой игрушкой для щенка.
Катя Соколенкова таких игрушек домой перетаскала кучу, но ни одна из них не заменила ее воспитаннику живого вкуса драки, упоение боя.
Катя преподает английский язык, ездит по ученикам. Дети учатся во вторую смену, утром занимаются языком.
После обеда у нее взрослые группы на курсах, вечером возвращаются домой дети, которые учатся в первую смену.
Они обедают и с новыми силами берутся за английский. Катя любит свою работу, детей она тоже любит. Ее конек — малыши.
Три — четыре — пять лет. Игры, песенки. «This is a boy. This is a girl». Дома — a girl, девочка четырех лет, Настенька, и мама — Нина Петровна.
Катя подходит к занятиям серьезно. Нина Петровна так же ответственно подходит к воспитанию внучки.
Вечером все вместе, они клеят картинки для Катиных уроков — домики, игрушки, животных. This is a cat. This is a dog.
A dog тоже имеется. Фокстерьер Ромочка.
Три года назад, почти сразу после рождения Настеньки от Кати ушел муж. Прожили они вместе девять лет, не хвост собачий,
но если говорить честно, Катя их расставания почти не заметила. Столько было хлопот с девочкой. У нее была родовая травма,
три месяца не снимали с шеи специальный воротник. Три месяца вообще не спали. Катя немножко дремала только днем,
когда ненадолго после работы приходили мать или свекровь. Шея сменилась дисбактериозом, дисбактериоз — врожденным вывихом бедра,
бронхитом, гриппом с осложнениями, потом в поликлинике случайно перепутали анализ и подозревали у
Настеньки где-то какой-то незапланированный сахар… Все это катилось, как огромный снежный ком, увлекая за собой Катю,
не давая опомниться и оглянуться. Единственное в тот период было незыблемо — те пять кружек чая с молоком,
которые надо было выпить в течение дня, чтоб было молоко. «Иначе все. Если еще будут бутылочки — сойдешь с копыт».
Это мамино любимое было выражение «с копыт». И Катя пила, и кормила, и сцеживала, и ходила ночами по кругу маленькой комнаты
с девочкой на руках, и размешивала по часам таблетки в чайной ложечке. И массировала маленькие ножки, и стирала, и гладила,
и засыпала за кормлением на десять минут, как проваливалась… Но ни на одну минуту ни разу не появилось мысли, что это ей не нужно
и хорошо бы, чтобы этого не было вообще.
А муж Саша, наверное, думал.
У них много лет не было детей, и Катя считала, что именно у них, у обоих, то есть им вместе хотелось, а не получалось.
После долгожданной беременности и рождения Настеньки оказалось, что это не совсем так. «Просто ты толстая, у тебя от этого все проблемы!»
— мама зятя не очень любила, но его окончательный уход в мамины планы не входил. Да, Катя толстая, а после родов еще поправилась,
несмотря за суматошную жизнь. Но она всегда была такой! И в первые три года совместной жизни, когда вообще только любовь и безоблачное счастье.
Вот и получилось, что столько лет они шли и стремились именно к этой конечной точке, а получив ее — расстались не жалея, и любовь прошла и иссякла.
Идя вперед, Катя и Саша копили деньги, выменивали квартиры, разъезжались с родителями, лечились и обследовались в направлении к ребенку,
а идя назад, выполняли действия противоположные. Например, Катя опять съезжалась с мамой.
В процессе многоступенчатой квартирной цепочки и попалась дама с фокстерьерами. Четыре жизнерадостных упругих собачки с жесткими кудряшками
и кучка прелестных щенков. Нине Петровне не хватало в доме мужского начала, «чтоб штаны на вешалке висели»,
Кате не хватало энергии и какой-то безусловной радости, источника, кроме надежды на прекращение дочкиных болезней.
Взяла. «Кобелька берите, с ним хлопот меньше…»
Вот он, как есть, мужское начало Катиного семейства — Ромочка. Конечно, это домашнее его имя, сокращенное от Джером.
(По мотивам произведения одноименного автора «Трое в лодке…», см. хозяйкину профессию.)
Тугая белая шкурка, набитая мышцами и пружинками. Постоянно в беспокойстве. Колбаска хвоста устремлена вверх и напряжена.
Уши, хоть и свернуты вперед плюшевыми конвертиками, всегда как бы готовы разогнуться. Из положения лежа в глубоком сне
в положение стоя в готовности номер один Ромочка приходит одним движением и сразу на все четыре лапы.
Глаза-бусины сверкают сквозь лохматые брови, высокий яростный лай. Соседка долго возится в общем тамбуре, снимает обувь:
«Гав! Ргав! Ргав!!! Убиррайтесь от моей двери!»
Бросается к балкону. Вон мужчина в подозрительном пальто: «Пррочь! Пррочь от нас! Гав! Гав!»
Катя привезла из сада кусок сетки-рабицы, боялась, что он в чрезмерном охранном рвении вылетит с третьего этажа.
Для Кати Ромочкин бурный темперамент просто бедствие стихийное. Нина Петровна с ним не решается гулять.
Ромочка дерется. Со всеми. Последний раз на лестничной площадке с ротвейлером. Настенька стояла и визжала,
Катя сбегала домой и вылила на дерущихся ведро воды. Ведро не помогло. «Просто бульдог какой-то!»
Пришлось потом вызывать ветеринара, зашивать раны и колоть антибиотики. Ромочка три дня лежал перебинтованный,
оглашая квартиру бессильным лаем. Потом охрип. В первый же день на улице он подрался опять. С овчаркой.
Овчарка так удивилась, что Ромочка победил и потом еще долго с оттяжкой рыл лапами асфальт вслед убегавшему врагу. Боже, боже!
Вот они, мужчины! В деревне у Катиной подруги он бросался на лошадь. Стадо коров несколько поразило количеством, но не остудило пыл.
Боялись, что затопчут. Испуганная Катя привязала драчуна к забору на участке. Ромочка проскучал пару часов, потом обнаружил за забором кур.
«Убиррайтесь!..»
Главное беспокойство, конечно, кошки. Нина Петровна любит кошек, Катя тоже. Весь их подъезд подкармливает кота, живущего на первом этаже.
Ромочку приходится выносить на руках, когда кот на месте. Он потом долго еще бросается на дверь, буквально забывает,
зачем собаки выходят на улицу. Для него это не актуально. Всегда начеку, стоит поднять лапу на подольше — все. Появится какой-нибудь чужой зверь…
Ромочка второй Катин ребенок — a boy, мальчик. Настя ревнует. Вечером он наконец успокаивается, перестает хорохориться,
расслабляет напряженную спинку. Он забирается на Катину постель и замирает в ногах. Мама недовольна:
«Я понимаю — кошка. Но собаку в постель? Я такого не слышала!» Какая же он собака? Он же Ромочка!
Мужчина в доме. «Психика у него добрая, только он котов ненавидит!»
Кстати, о котах. У Кати есть подруга Лиза. Нежное трепетное существо. Красавица, консерваторка, скрипачка.
Дома ходит в бархатной юбке в пол. Муж — Миша, тихий и кроткий. Детский врач. Никогда не повысит голос, дома его не слышно,
самое крепкое выражение — «это подлость!» Оба молодые, нет тридцати пяти, детей тоже нет
(видимо, высшее образование и диссертация по аналогии с Катей Соколенковой накладывает отпечаток на репродуктивную систему).
Сознательно завели домашнее животное — рыженькую изящную кошечку, игрунью. Потом животное подросло и оказалось котиком.
Котом. Котярой. По имени Вождь Краснокожих.
Вождь груб и невоспитан. Воспитанию он не поддается. Лизе пришлось пересмотреть свои взгляды на кошачье племя.
Она мечтала, сидя на диване перед телевизором, поглаживать мягкую спинку и слушать мелодичное мурлыканье.
Мечтала наблюдать грациозную походку, переливы золотистой шкурки и т. д. и т. п. Все это пришлось забыть. Вождь ужасен.
У него не шкурка — шкура. Под ней перекатываются литые мышцы. Он любит сырое мясо, выхватывает его с утробным рыком и утаскивает под диван.
Неприлично чавкает. Он не вылизывается, как все кошки, не поет кошачьих песенок. Когда хочет гулять, а это случается каждый день,
просто орет неземным вибрирующим басом и рвет когтями обивку двери. Так же он вопит в туалете на своей плошке.
Будучи застигнутым за отравлением большой и малой нужды, злобно сверкает глазами с раскосинкой, как у Мамая.
У него большая лобастая голова, толстый хвост. Свои дела в туалете он почему-то делает, стоя на задних лапах,
потом идет в комнату и вытирает зад об ковер. Вождь — сексуальный маньяк. Его потенция не поддается описанию, его гениталии…
Нет! Здесь Лиза краснеет, хотя порой ей хочется пересмотреть свои взгляды на семейную жизнь.
Рядом с Вождем Лиза стала как-то крепче, решительнее, увереннее в себе. Недавно даже нагрубила даме в домоуправлении, и вообще…
Ей кажется, что Миша, нет. Ей кажется, что они с Мишей… Что им с Мишей. В общем, ей кажется, что если бы они с Мишей
проводили в постели больше времени, она могла бы забеременеть.
Лиза и Катя подруги, но встречаются теперь редко. Ромочка от кошачьего запаха чумеет, становится еще более воинственным,
хотя куда уж больше! Вождь к собакам не снисходит. Они ему до лампочки. Это Лиза переживает, все разговоры у подруги, как она ни старается
— о дочери. Катя понимает и сочувствует. Лиза же уверена, что как только она успокоится и перестанет завидовать всем родившим женщинам,
что-то произойдет (может быть) в ее организме, и она сможет тоже. Миша не любит Вождя и с удовольствием отдал бы его кому-нибудь.
Лиза ни за что не отдаст. Он — ее последняя надежда.
Ярик — последняя надежда Зои Михайловны, китайцы — последние друзья Жени, Алена — последняя любовь Ильи Ефимовича.
Ромочка — первая собака у Кати и ее дочки, Егор…
Все у кого-то чьи-то. Мяукающие, тявкающие. Оставляющие шерсть на диване и сырые газеты в туалете.
Пробегающие по светлому ковру уличными грязными лапами.
Рвущие обои когтями. Пожиратели тапок. Громко лающие как раз в тот момент, когда только что заснул ребенок.
Ворующие со стола колбасу. Ворующие наши сердца и сами любящие нас так… беззаветно. Беспрекословно.
Навсегда. Всей глубиной собачьей души. (Где она у них, в животе? А у нас?) Так бескорыстно, искренне. Не за коврик. Не за косточку.
Не за булочку. Просто так.
Просто так несется старенький Егорка щенячьим галопом, едва завидев возвращающегося с работы Володю.
Просто так вытягивается в струнку Ванесса рядом со своей подтянутой хозяйкой. Ни за что. Облегченно затихает под Катиным боком Ромочка.
Вздрагивает во сне крошечный Ярик в вязаной постельке. Они любят нас. И даже кошки. Живут рядом.
Дышат в унисон, слушают наши мысли, чувствуют наши чувства. Как печально то, что мы переживаем их.
Как страшно то, что они порой сами переживают нас. Их много. Мы не одни.
Уже совсем поздно ночью, когда все собачники убрались из двора и остался в гордом одиночестве только самый злобный бультерьер Коп
из семьдесят второй квартиры, Анна Ивановна выходит кормить бездомных собак на острове.
Несет в кастрюльке специально сваренную похлебку. (Для себя оставила в холодильнике литровую баночку.)
Они ждут ее, подходят медленно, не теряя чувства собственного достоинства. Молча. Мать Волчица машет хвостом. Она рада.
Ее подданные будут сыты. «Ну, ну, как вы тут. Охламоны! Вам бы похлебки-то этой раза в три больше!
Ну иди, иди первая. Как тебя зовут? Что, не говоришь? Не толкайтесь, всем хватит…» Собаки едят.
«Ну вот, о чем я говорила? Да. Звоню, значит, сыну с утра. Нет. На работе — нет. Где, думаю?
Пошла этот искать, как его, сотовый. Цифр-то там, Господи, не запомнить ни в жисть! Да ты ешь, ешь…»
Мать Волчица садится и склоняет голову набок. Слушает. «Да».
Вот и у нее тоже прошлой весной Пестрый убежал. Ни слуху, ни духу. Может, в облаву попал? А какой был красавец! Не то что эти!
«Да вы ешьте, ешьте, не жадничайте. Я уже сегодня ела». Анна Ивановна вынимает из сумки складной табурет, вздыхает.
Ее-то Митька уж не в облаву ли тоже какую-нибудь… Садится напротив Волчицы, слушает про Пестрого…
Это все наша собака. Наша точка. Наша ru.»
Андронова Анна Александровна
https://librolife.ru/g1826923